Виктор Пелевин совсем недавно стал лауреатом премии «Hонино» в Зальцбурге, участвуя в конкурсе произведений иностранной прозы. Российская молодежь, становление которой совпало с десятилетним переходным периодом, называет Пелевина культовым писателей. Его индивидуализм, сформировавшийся на основе восточных философских течений, дал этому поколению, лишенному какой-либо идеологии, нечто, во что можно верить. Его беспощадная критика рекламы и средств массовой информации указала противника, с которым надо бороться.
— Виктор Олегович, почему Вы решили стать писателем после поступления на воздушно-инженерный факультет?
— Потому что я не хотел ходить по утрам на работу.
— Вы предпочли работать вечером?
— Я бы предпочел ничего не делать, но у меня ничего из этого не получилось. Hа самом деле мне приходится вставать рано утром, потому что это самое лучшее время для сочинения, на улице свежо и тихо. Помимо этого, у меня большое преимущество: я работаю один. У меня такая натура, я с трудом переношу вынужденное общение, хотя я легко нахожу контакт с собеседниками.
— Вам не наскучило то, что Вас считают писателем поколения, которое Вы в своем романе «Вавилон» назвали «Поколение П», где «п» означает пепси-кола?
— Само определение поколения слишком американизировано. В Америке существуют поколения. В России, чтобы стать писателем поколения, надо это поколение просто придумать.
— Именно так Вы и поступили?
— Hет. Моя книга не о поколении, а, скорее, о СМИ и о рекламе, и о том, как потребительская культура укоренилась в такой бедной стране, как Россия.
— Россия — бедная страна?
— Если отъехать от Москвы на 200 км, можно увидеть очень бедную страну, если поехать по Рублевскому шоссе, что в двух шагах от столицы, и посмотреть на некоторые дачи, можно подумать, что эта страна — богатая. Эти определения во многом зависят от конкретной ситуации. Во времена Советского Союза уровень жизни, возможно, был несколько выше теперешнего. Hо по западным меркам, он был чрезвычайно низок. Дело в том, что народ об этом не знал и поэтому не считал себя бедным.
— Какой Вы видите Россию?
— Я ее не вижу, я здесь живу. Я могу поделиться впечатлениями о Франции, Великобритании, Италии, потому что я изредка там бываю. А Россия для меня не объект, а скорее, среда. А средой ты можешь наслаждаться или бороться с ней. По-моему, Россия — такая, какой воспринимаете ее вы, журналисты — абстрактное понятие. Для меня Россия — это квартира, где я живу, и лес, куда я езжу кататься на велосипеде.
— Hо Вы ведь можете что-то сказать о том, что происходит в Вашей стране?
— Нет, не могу. Я почти два года не смотрю телевизор и не читаю газет. Телевидение ужасно, газеты такие же отвратительные, но в России они еще более отвратительны, чем на Западе, потому что от них исходит больше негативной энергии.
— Ничего себе, говорить сейчас такое, когда в России существует свобода прессы. Вам не кажется это снобизмом?
— Нет, это не снобизм. Ощущается острая необходимость следить за новостями, потому что существуют люди, зависимые от новостей, совсем как люди, зависимые от героина. СМИ умело создают ощущение, будто бы мы находимся на пороге чего-то нового. Hовости постоянно притягивают наше внимание, каждый день, каждое мгновение. Hо если спросить, какая новость была самой важной, то по истечении, приблизительно, месяца, можно обнаружить, что их было всего две или три. А потом, если спросить, какие на самом деле выдающиеся события произошли за год, самым важным окажется то, что ты постарел на целый год.
— Для Вас не имеет никакого значения, что Ельцин ушел в отставку, а Путин был избран президентом?
— Когда Ельцин ушел в отставку, я был в дзен-буддистском монастыре в Корее, где я три месяца счастливо прожил без новостей. Лишь приехав в Сеул, я узнал, что у нас новый президент, что он мне не знаком, но я не испытал при этом никакого расстройства.
— Что такое реклама?
— А что не реклама?
— Вам не кажется, что это очень доступное понятие?
— В рекламе используются механизмы, очень близкие к оккультизму и черной магии. Реклама делает тебя несчастным, а это чувство порождает фашизм. Я вспоминаю, как после экономического кризиса 1998 года, так называемый средний класс, новый спинной хребет общества, был уничтожен в течение нескольких дней. В действительности, этот класс стал порождением рекламы. А чем занимались некоторые российские политики, сторонники известной шоковой терапии, такие, как Гайдар или Явлинский, если не повторением рекламных лозунгов.
— Как мне кажется, вы за реформизм Горбачева?
— Горби — единственный российский политик, которым я восхищаюсь. Все то позитивное, что мы имеем сегодня, свободу слова, например, все это было привнесено Горбачевым. Ельцин был доном мафии.
— А Путин?
— Он мне напоминает персонажа Мусила (Musil), человека без образа: одна из особенностей его облика — не вызывать никаких эмоций.
— Как Вы относитесь к русским классикам — Толстому, Достоевскому, Чехову?
— Они умерли, а я жив.
Источник — http://pelevin.nov.ru/interview/o-evp/1.html.