Михаил Боярский. Что, популярные писатели всегда опаздывают на три с лишним часа?
Виктор Пелевин. Да вот я думал было принести свои извинения, но вижу у вас здесь уже пара бутылок пустых… зря времени не теряете.
Михаил Боярский. Ладно. Первый вопрос такой. В детстве все мечтали стать космонавтами, там, разведчиками, все дела. Скажи, кем в детстве мечтал стать ты?
Виктор Пелевин. Ну, вообще я в детстве хотел стать читателем, хоть это и банально, да? Но стал писателем. А если серьезно, то мечта стать кем-нибудь — это только тень на поверхности разума, которого в сущности…
Михаил Боярский. Ладно. Тогда второй вопрос. Витя, вот я что-то не понял, какого хрена в твоей последней книжке «Дженерейшан П» в главе под названием «Три загадки Иштар», где герой накатывает мухоморов, у него сначала не оказывается при себе ручки, чтоб что-то записать, он пугает прохожего, а потом, уже на этой вышке чертовой он просто начинает что-то строчить себе в блокнот. Витя, откуда ручка-то у него взялась? Что такое?
Виктор Пелевин. …которого в сущности нет и никогда не было, а значит этой тени, то есть мечте, на самом деле не на чем лежать. Ее не на что повесить, да? Потому что можно бесконечно тереть о том, что все желания и мечты, в конце концов, так или иначе сбываются, но того, кто желал и мечтал, к этому времени может уже и не быть, но на самом деле его точно так же никогда и не было. Получается, что некто иллюзорный изо всех сил проецирует себя на тот экран будущего, который не то что иллюзорен точно так же, а просто начисто отсутствует, будь он хоть ручкой в моем тексте, хоть тем текстом, который у героя выходит из-под этой ручки, а хоть и самим этим героем. Понимаешь?
Михаил Боярский. Витек, ну че ты гонишь, че ты мне тут чешешь? Вон у тебя там же, только в главе под названием «Тихая гавань» чуть ли не сразу написано слово «ХУЙ». Это что, по-твоему, нормально?
Виктор Пелевин. Ну а что — нет? По-моему «ХУЙ» намного прогрессивнее, чем»ПИЗДА«. А если посмотреть на это с точки зрения постструктурализма…
Михаил Боярский. Нет, ну если с точки зрения, то это, конечно, другое дело. А вот ты мне скажи — о чем твои книги, а? Нет, буддизм, кокаин, Че Гевара и вся эта хренотень — это ладно, фиг с ними. Но о чем, блин, ты пишешь там, а?
Виктор Пелевин (долго молчит, потом громко гогочет). Да разве об этом скажешь, а, Миша? Это же вопросы иррационального характера. Вот, если я бы тебя вдруг спросил, а почему это ты всю дорогу в шляпе — чтоб лысину скрывать? Это был бы для тебя точно такой же иррациональный вопрос, только инспирированный под доступную для российского менталитета форму прямого наезда, да?
Михаил Боярский (с угрозой). Но вежьтыж… но вежьтыжыж ты жеж не спросишь?
Виктор Пелевин. В том-то и дело! В том-то и дело, что не спрошу. Вот об этом-то я свои книги, на самом деле, и пишу.
Михаил Боярский. Ла-а-а-адно… Ты это — Сорокина, короче, читал? «Голубое сало».
Виктор Пелевин. Было дело. Но я больше люблю восточную кухню.
Михаил Боярский. Я вот не читал, но мне Олег Ефремов месяц назад втирал, что там он, Сорокин то есть, простебал твой «Девятый сон Веры Палны» ик!.. У тебя там говном весь мир затапливает, а у Сорокина сталинский мозг заполняет всю нашу Вселенную.
Виктор Пелевин. Да ладно тебе, просто, если по серьезке разобраться, из чего этот мозг состоит, то так и выйдет, что говно говном. Продукт распада, короче говоря. А мне вот актер Машков сказал по поводу «Голубого сала»: «Стало меньше кала». Вполне можно было сделать вторым названием.
Михаил Боярский. Витя, ты с грибным… с гебро… тфу ты, е-мое! с Гре-бен-щиковым о! общаешься? Вы ж буддисты поди. Ты о нем пару строк черканешь в романе, он про твой бубен нижнего мира разок споет…
Виктор Пелевин. Вот так и общаемся. А зачем встречаться? Недавно, правда, летели вместе в самолете в Непал, в монастырь один прикольный. Чуть не подрались из-за стюардессы, прикинь. Только ламы нас и разняли.
Михаил Боярский. Не, у меня тоже случай похожий был, только не в самолете, а на речном трамвае, и не с Герберн… Гренбе… нщиковым этим, а с Пресняковым малым.
Виктор Пелевин. Откуда на речном трамвае стюардессы, Миш?
Михаил Боярский. А я откуда знаю? Малой ее так называл.
Виктор Пелевин. Жанна, небось?
Михаил Боярский. Ну. А ты откуда знаешь?
Виктор Пелевин. Так я песню его такую слышал. Там в первом куплете намек на то, что это Жанна Д’арк во главе крылатого воинства, затем, в следующем куплете он заявляет, что она на самом деле никакая не Дарк, а Жанна Медиум. Но это исторически известный факт. А в последнем припеве выясняется, что Жанна все-таки Лайт, то есть облегченная, без доспехов.
Михаил Боярский (завороженно и тихо). Та ты че!
Виктор Пелевин. Прикинь, да?
Михаил Боярский. В натуре…
Виктор Пелевин. Вот так вот. И вся страна пела «Жанну», во всех кабаках. Но, если вдуматься, то здесь гораздо интереснее вспомнить о такой фигуре, как Чурикова…
Михаил Боярский. Да какая у нее фигура, ну ты, блин, сказал!
Виктор Пелевин. А такая, Миша, что наводит на мысль о Вассе Железновой, откуда легко просматривается параллель, — чисто фонетическая поначалу, — с лентой «АССА». Я на этом фильме вырос, между прочим. До того его ненавижу…
Михаил Боярский. Не, я вырос на «Юности Максима». Помню даже хотел уломать режиссера, чтоб у д’Артаньяна к его этой армянской фамилии было имя Максим, и вместо «Пора-пора-пора-дуемся» я бы пел «Кр-р-р-рутится-вертится шар голубой»…
Виктор Пелевин. Что-то слишком сегодня много голубого цвета. Я бы убавил.
Михаил Боярский. Лучше накати… Вон аджика, вон сало… Ну, с наступающим, Витек!
Виктор Пелевин. Прозит!
Михаил Боярский. …Угу… Мерси, короче, Боку.